– Отцеубийством решил развлечься, сучонок?
– Государь…
– Заткнись! Бабка твоя мужниными костями трон выстелила, чтоб сидеть помягче было, так по её стопам пойти захотелось? В глаза смотреть!
– Я…
– Ты! Накося – выкуси! – кукиш плющит нос Александра, придавая фамильные черты. – И уйми эту дуру, наконец.
Визг моментально прекратился – утонченная немецкая натура жены наследника не выдержала русской грубости и предпочла упасть в обморок. Подглядывая, впрочем, одним глазом.
– Лиза!
– Молчать! На козе женю Иудушку!
– Государь, позвольте сказать…
– Не позволю! Или нет, говори… Да, не поговорить ли нам о судьбе Алексея Петровича? Или про то, как Иоанн Васильевич…
Сзади шум. И голос:
– Простите его, Ваше Величество!
Оборачиваюсь – вот только императрицы Марии Фёдоровны нам и не хватало. Что тут можно сказать – семейный праздник удался на славу.
Документ 4
Заздравный орёл. Сочинение Гавриила Державина на победу над злодеями в "Ночь булатных штыков"
По северу, по югу
Велик орёл парит.
К врагам суров, но к другу
Всегда благоволит.
О, исполать, ребяты,
Вам, русские солдаты!
Что вы неустрашимы
Никем непобедимы.
Повержен грех Иудин
Булатными штыками.
За здравье ваше пьём!
Нет справедливей судей,
Чем тот баталлион.
О, исполать вам, вои,
Бессмертные герои!
Вы в мужестве почтенны,
И в битве дерзновенны,
За здравье ваше пьём!
Ну и ночка выдалась, скажу вам, только врагу и пожелаешь. Честное слово, в августовском наступлении легче было. Там всё понятно – враг впереди, рядом и сзади только свои. А тут… гадюшник, и я посредине. Похожее было в начале мая двадцать четвёртого года, когда наш отряд в Керженских лесах попал в засаду.
Что, разве ещё не рассказывал про буйную молодость? Было, было… в руке маузер, в голове ветер, в заднице шило… Да в ЧОН, почитай, все такие были, не исключая командира. Ну и вломил нам крепко протопоп Аввакум, окружив всей бандой в заброшенном скиту. Нет, конечно же, не настоящий, просто кличка такая. Как жив остался – не знаю.
Не знаю и сейчас. Всю ночь какая-нибудь сволочь обязательно изъявляла желание убить меня разнообразными способами. Сначала в спальне, потом, когда не получилось, на площадь Коннетабля через мосты заявились в полном составе сразу два полка – Преображенский да Измайловский, традиционные бунтовщики. Пришли и встали. М-да… хорошо, что здесь не принято царские дворцы штурмом брать. Если бы пошли на приступ… Ну полсотни, пусть даже сотню смогли бы перещёлкать охотники со штуцерами, занявшие позиции у окон, а дальше?
А дальше стало легче – в тыл мятежникам зашли неизвестно откуда появившиеся гатчинские егеря при двенадцати орудиях, что позволило разрешить ситуацию полюбовно. Да, и где теперь взять столько офицеров на открывшиеся внезапно вакансии? Жестокий век, жестокие нравы – ведь говорил же и просил быть милосердными хотя бы до суда.
К утру внутренний плац более всего походил на смешение тюрьмы с чумным бараком – то и дело появляющиеся с добычей семёновцы и подключившиеся к потехе конногвардейцы приносили новых арестантов и, не церемонясь, просто бросали связанными в общую кучу. Далее уже распоряжались солдаты запятнанных было изменой полков, сортируя пленных по рангу и чину.
– Смотри, ты этого хотел? – от звуков моего голоса Александр вздрагивает и непроизвольно закрывает руками ушибленное место.
– Я не думал…
– Вот и хреново, что не думал. Гляди-гляди, цвет армии у ног наших… генералов только два десятка… А если завтра война? Я чем, жопой твоей воевать стану? Так ведь и ей нельзя, тебе же думать нечем будет.
Совсем застращал парнишку. Ничего, оно даже полезно, чай не баре какие… Ах да, pardone mois, они самые и есть, причём наиглавнейшие. Ладно, хватит кнутов, переходим к пряникам.
– Ошибки исправлять будешь, понял? – вытянулся и не перебивает. – После разбирательства зачинщиков на плаху отправим, без этого нельзя, а остальных под своё начало возьмешь. Да не радуйся ещё, дурень. О званиях и орденах забудь – лишён и разжалован. Чего моргаешь, скажи спасибо, что не до рядового.
– А…
– Молчи. На престол хочешь?
Александр опешил от неожиданного вопроса и не сразу нашёлся с ответом:
– Только после Вас, Ваше императорское Величество.
– Именно, Сашка, именно так! После, а не вместо. Но я не тороплюсь – лет через пятнадцать, коли до генерала дослужишься, вернёмся к этому разговору. Пока же иное – заберёшь всё вон то гвардейское отребье, штафирками разбавишь, и сделаешь из них солдат. Как – сам думай. Теперь ступай, господин прапорщик. Да, ещё… не заставляй меня жалеть о допущенной мягкости. Иди.
Побрёл, по-стариковски шаркая ногами и с опущенной головой. Сделав несколько шагов – обернулся:
– Граф Панин был вызван из Москвы и является…
– И является покойником! Нету больше твоего графа, весь кончился – семёновцы порешили впопыхах, даже допросить толком не успели.
Едва он ушёл, как тут же явился поручик Бенкендорф, вооружённый громадной папкой для бумаг, внушающей почтение всем своим видом. И настроение имел Александр Христофорович несколько подавленное. Неужель не развеялся за ночь?
– Государь, должность статс-секретаря подразумевает…
– Вздор! Здесь только я могу чего-либо подразумевать. И ты тоже, но гораздо меньше. Вот почто твои мерзавцы вице-канцлера удавили? Кто указы писать теперь будет, а?
– Так ведь сопротивлялся!
– Да? И лицом о стену пытался убиться? Каков негодяй. Всё, возражений более не потерплю, и мозги мне е… хм… пудрить прекращай! Пиши!