Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1. - Страница 41

– Душа моя, позволь мне самому определять…

Перебивает, даже не дослушав:

– Но это варварство, в конце-то концов.

– И, тем не менее, мы сделаем это! – я треснул кулаком по столу, подводя итог разговору.

Императрица обиделась и отвернулась, кусая губы. Странные существа, эти женщины… Нет, понимаю, конечно, что в ихнем Вюртемберге так не принято…

– Ещё раз повторяю, душа моя! Я не намерен из-за чьих-то глупых предрассудков не ходить в баню!

Собственно, и скандал-то весь разгорелся по пустяковому поводу – купец третьей гильдии Беляков, в доме которого мы изволили разместиться, предложил попариться с дороги. А эта дура в истерику, будто её на свальный грех уговаривают. До битья тарелок ещё не дошло, но близко к тому. Предубеждение какое-то, что ли? Хотя ванну принимает исправно, в отличие от моей покойной мамаши, предпочитавшей пользоваться духами вместо мытья.

– Собирайся!

– Я тоже не намерена… не намерена… – чёрт возьми, какая же она милая в таком грозовом состоянии. Красивая сердитая дура!

– Тебя под конвоем доставить?

– Только попробуй!

– Ты русская царица, и должна соблюдать русские обычаи.

– Я не должна! То есть должна, но есть же какие-то приличия…

О, Господи… так она наслушалась баек досужих иностранных путешественников о диких оргиях, устраиваемых не менее дикими русскими, кои набиваются в тесную парилку, а уж там… Идиоты! Они сами не пробовали зайти толпой на площадь в три квадратных сажени? Или подразумевалось несколько слоёв? Не знаю у кого как, но у нас дрова дёшевы, бани топятся по-белому, так что нет смысла тесниться.

– Душа моя, во-первых, ты в любом виде хороша, как в наряде, так и без оного. А во-вторых…

Распинался я о прелестях парилки и преимуществах дубовых веников перед берёзовыми не менее десяти минут, и, кажется, преуспел – в глазах Марии Фёдоровны появился загадочный блеск и недвусмысленное оживление. Пора начинать бояться?

Капитолина Ивановна Воробьёва, более известная как Воробьиха, со злым рычанием голодной львицы шмякнула об пол очередное зеркальце. Душа рвалась на улицу, язык закостенел от бездействия, великое множество новостей требовало выхода наружу, к ушам благодарных слушателей, но… но не судьба. Как показаться в таком виде на люди?

– Всего-то хотела одним глазком глянуть, – жаловалась купчиха, прикладывая толстый сестрорецкий рубль к грандиозному синяку, занимавшему половину лица. – Что теперь делать?

Трёхцветная кошка отнеслась с пониманием к хозяйкиной беде, и промурлыкала что-то в ответ. Наверное, успокаивала, мол, одноглазые, они завсегда немыслимых высот достигали – что Григория Потёмкина вспомнить, что ныне здравствующего Михайлу Илларионовича Кутузова. А может и просто мурлыкала сама по себе, не ведая ни о каких кривых полководцах… кто же их разберёт, этих кошек?

Документ 13

"Вот государь. А перед ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчуг привез индеец,
Поддельны вина европеец,
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привез свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик – спелых дочерей,
А дочки – прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух."

Из собрания сочинений его высокопревосходительства генерал-лейтенанта А.С.Пушкина в 112 томах. Издательство "Сытин и сыновья" в Царьграде. 1886 год.

Глава 13

– Вот хоть убей, государь, но не ндравитца мне сия задумка, и всё тут, – Беляков ожесточённо взлохматил бороду и надвинул на глаза шапку, защищаясь от яркого солнца. – А ну как опознают?

– Да и хрен с ним, чай царской чести урона не будет – багдадский халиф Гарун аль-Рашид тоже любил по базару переодетым ходить.

– Так это бесермене безбожные, им-то законы человеческие неведомы. А тут христианский государь…

– И Алексей Михайлович Тишайший не гнушался.

– Да ну?

– Нешто я своих предков не знаю?

Александр Фёдорович всё равно не поверил, но сомнения вслух не высказал, оставил при себе. Поздно сомневаться, тем более всё оговаривалось заранее ещё в письме, написанным Кулибиным. Он, правда, имена прямо не называл, только намекнул на весьма высокопоставленного вельможу, изъявившего желание инкогнито посетить Макарьевскую ярмарку. У кого-то есть сомнения в моей высокопоставленности?

– Чего опасаешься? Две роты егерей загодя послали, они и придут на выручку, ежели что случится.

– Ага, придут… строем. Нешто никого получше не было?

– Эти чем нехороши?

– Да всем! – купец от огорчения и о почтительности совершенно позабыл. – В битве, может, и хороши, но только в любом из них солдата за три версты видать. Ночью – за полторы. Казачков бы туда заслать. Засланный казачок – первейшее дело.

– Уймись! Надоело ворчание слушать. Сейчас вот как прогневаюсь… – я плюнул в воду и отвернулся.

Мы добирались до Макарьева самым коротким и простым путём – по Волге на лодке. Практически пустой, надо сказать, так как у Белякова основной товар расходился зимами, а то, что имелось сейчас, съедал многотысячный Нижний Новгород. Съедал, да ещё добавки просил. Но для нижегородского купца не побывать на ярмарке – дело немыслимое. И вопрос не только в престиже. Здесь заводились новые знакомства, устанавливались цены важнейших товаров на год вперёд, узнавалось состояние дорог до Кяхты и Тегерана, обсуждались размеры взяток таможенным чиновникам Лиссабонского и Гамбургского портов, делались политические прогнозы, и выводилась зависимость прибылей от тех или иных телодвижений сильных мира сего. И заявись я сюда в мономаховой шапке… пусть даже без неё, а с приличествующей случаю свитой, то кроме согнутых в поклонах спин и не увижу ничего. А хочется самому, изнутри, так сказать… Вдруг что толковое услышу? А то мечусь дурак дураком по Петербургу, хватаюсь то за одно, то за другое. Ничего не успеваю. Из рук всё валится, денег нет…